Лирик в белом халате. Копейский врач реализует свой талант и в стихах

Существует любопытная закономерность: среди врачей довольно часто – чаще, чем среди представителей других профессий – встречаются литературно одаренные личности. Кто-то, как Антон Чехов или Михаил Булгаков, пишет рассказы, кто-то, подобно Александру Розенбауму, тяготеет к авторской песне. Копейскому врачу-реаниматологу Сергею Пашкульскому ближе стихи – многие из них, кстати говоря, положил на музыку другой наш земляк Василий Никанорович Панков.

Непростая романтика

Бывают блаженные минуты у врачей и фельдшеров, работающих на подстанции спецбригад в больнице скорой помощи, когда молчит телефон, когда есть время для простых человеческих радостей – для общения, обеда или короткого, чуткого сна. И вдруг эту зыбкую тишину рвет голос диспетчера «Токсикологи, на вызов!» Где-то там, за стеной дождя или бурана, чья-то жизнь – на тоненьком волоске: опоздаешь на минуту – и оборвется. Чей-то ребенок глотнул уксусной эссенции, пока его мама делала сезонные заготовки или тесто на бисквит, или съел горсть таблеток, похожих на конфетки-драже. Кто-то при помощи лекарств решил покончить с собой. Кто-то, избавляя жилье от насекомых, получил отравление карбофосом…

И вновь дорога, тягучий звук сирены, от которого у припозднившихся пешеходов непременно возникает тревожное чувство: «Не у меня ли дома, не с моими ли близкими беда»? Новенькие панельные дома или серые хрущевки – скорее по лестницам вверх, перепрыгивая через две ступени, практически угадывая на неосвещенных площадках номера квартир. Светлой тенью скользнуть в заранее открытую входную дверь: «Где больной? Что у вас случилось?» и услышать в ответ полный страха за родного человека шепот: «Слава богу, успели… Пойдемте… Вы только его спасите…»

Что дальше? Дальше – тяжелая работа по очистке крови от ядовитых веществ, нейтрализации действия химии, которая начинается еще даже не в машине, а дома у человека, получившего отравление – специализированные бригады уже тогда, в далеком 1985 году, были оборудованы самой современной аппаратурой. А затем – транзит в токсикологический центр, где непростого пациента в буквальном смысле с рук на руки примут уже другие ангелы в белых халатах.

Школа экстремальной медицины

За романтическим флером работы на скорой, а особенно в специализированной бригаде, кроется огромный труд, требующий нескончаемой выносливости, крепких профессиональных знаний, быстроты реакции и того, что называется «чуйкой», то бишь прекрасно развитой интуиции. Для молодого фельдшера Сергея Пашкульского, пришедшего в больницу скорой помощи с подстанции Ленинского района, пять лет напряженной работы в токсикологической бригаде стали настоящей школой экстремальной медицины – именно здесь он до конца ощутил ценность каждой человеческой жизни и научился дорожить чувством локтя.

- Многое мне пришлось тогда повидать, - вспоминает Сергей Ильич. – Сколько было отравлений в период антиалкогольной компании, и не счесть. Люди пили все, что лилось и что горело, пытались выделить спирт из различных технических жидкостей. Стеклоочистители, клей «БФ», тормозная жидкость – все шло в ход. По-настоящему страшно было видеть мужчин и женщин, которые пытались добыть алкоголь из мебельной морилки – после употребления этого «напитка» они становились шоколадного цвета, даже с каким-то синюшным оттенком. Другие охочие до выпивки граждане придумали, что можно пить чемеричную воду – средство от вшей. У них возникала неукротимая рвота, падало давление, замедлялся сердечный ритм – их состояние всегда было очень тяжелым. Но любители выпить хотя бы давали себя спасти. А вот люди, решившие покончить с собой, наглотавшись сильнодействующих лекарств, бывало, и буянили, отказывались промывать желудок – конечно, вызывали нас не они сами, а их родственники. У нас в бригаде и женщины работали, но все же мы справлялись, всех до больницы довозили живыми.

Многие из спасенных приходили, благодарили нас после выписки. Кто-то начинал новую, трезвую, жизнь. Кто-то раскаивался, что чуть не убил себя, и понимал, заглянув смерти в лицо, что безвыходных ситуаций на самом деле нет.

Профессия как память об отце

Родители Сергея Ильича абсолютно далеки от медицины. Отец по образованию был агрономом, учился в Тимирязевской академии, слушал лекции знаменитого Николая Вавилова. Мама долгие годы трудилась на производстве. Сегодня ей уже восемьдесят, она давно вдова – Сергей еще в пятнадцатилетнем возрасте остался без папы, который в расцвете лет умер от неизлечимого заболевания почек.

Именно отец разглядел в своем сыне задатки врача, а тот родительскому выбору не сопротивлялся, тем более что тяжело переживал его болезнь и вскоре понесенную утрату и мечтал научиться бороться с опасными недугами.

После окончания копейского медучилища можно было считать волю отца исполненной, но Сергей фельдшерским дипломом решил не ограничиваться и спустя несколько лет поступил в медицинский институт. Где он брал силы на то, чтобы между бесконечными дежурствами в спецбригаде еще и исправно посещать пары, пожалуй, даже для него самого остается загадкой. Заочного обучения у медиков не бывает, учебная нагрузка стабильно велика, а тут еще и любовь нечаянно нагрянула – встретилась ему красавица-студентка по имени Лариса, тоже будущий врач. Пашкульский перед трудностями не спасовал – и семью создал, и диплом врача-анестезиолога получил, и дежурить продолжил, но уже не на скорой, а здесь, в родном Копейске, в городской больнице № 1. Двужильный он, не иначе.

На новом месте работа тоже оказалась не из легких. В отделении анестезиологии и реанимации поступают самые сложные больные со всего города: пациенты с тяжелыми травмами и хирургическими заболеваниями, терапевтической и эндокринной патологией, отравлениями. В круглосуточном режиме действуют пятнадцать хирургических столов. Койки никогда не пустуют, потребность в них такова, что пациентов приходится переводить в профильные отделения практически сразу после того, как их состояние стабилизируется. Почти сорок сотрудников трудятся в напряженном темпе, поскольку коллеги со скорой нередко привозят сюда не только жителей городского округа, но и людей, пострадавших в дорожных авариях за его пределами – на трассах, ведущих в Курган и на Шадринск.

Во имя жизни

Сергей Ильич давно мог бы почивать на лаврах: уже восемнадцать лет он руководит отделением анестезиологии и реаниматологии, можно бы и ограничиться административной работой, но он лично осматривает каждого больного и предпочитает операционную уютному кабинету.

- Я не могу объяснить ни вам, ни себе, почему у меня есть потребность в «живой», не кабинетной, работе, - разводит руками наш собеседник. – Может быть, мы, врачи, получившие образование во времена Советского Союза, так воспитаны и просто не представляем, как обойтись без дежурств, как перестать практиковать.

Но, думается, дело не только в этом. Настоящие врачи, для которых работа не просто способ существования, а призвание, божье благословение, не умеют не спасать. И эту мысль подтверждает сам Сергей Ильич:

- Мне довелось поработать и фельдшером, и врачом – испробовав обе эти ипостаси, я понял, что без большого человеколюбия и милосердия работать в медицине очень сложно. И даже не стоит этого делать. Судьба пациента должна быть доктору небезразлична, пусть этот пациент пребывает в шоковом состоянии или в алкогольном опьянении, пусть он проявляет агрессию. Врач должен относиться к нему так, как относился бы к друзьям, ближайшим родственникам, попавшим в беду. Нужно пытаться установить контакт с каждым, поставить себя на позицию больного. И самая большая награда, если потом этот человек потом уходит домой к тем, кто его любит и ждет, на своих двоих, относительно здоровый и, главное, живой. Возраст пациента неважен: он всегда чей-то внук или сын, чья-то мама или сестра.

Когда болезнь или травма оказываются сильнее возможностей медицины, Сергей Ильич, да и его подчиненные, тяжело воспринимают проигранную битву за жизнь. Стресс снимают в спортзале отдела полиции, где играют в теннис и волейбол. К сожалению, своего спортивного зала у копейских медиков нет ни на территории больницы, ни даже в медучилище. Бессменный заведующий отделением еще и стихи пишет: выплеск эмоций на бумагу – тоже своего рода психологическая разгрузка.

Где-то, возможно, они немного шероховаты, но в целом не лишены индивидуального авторского стиля, наполнены любовью к родному Копейску и легко читаемой напевной интонацией. Сергей Ильич – человек скромный: нигде свои поэтические опыты не публиковал, да и вообще просил его не расхваливать. Но мы сочли, что читатели «КР» имеют право поподробнее узнать о своем замечательном земляке, тем более что совсем недавно он отметил юбилей – 55 лет. Желаем Сергею Пашкульскому новых успехов на профессиональном поприще и на поэтической стезе.


Сергей Пашкульский


***
Мы с приятелем приоделись -
В восемь в клубе у нас концерт.
На плакате – Анжела Дэвис,
У которой свободы нет.


Комсомольский значок алеет,
Сигарета с ментолом в руке –
Мы идем городской аллеей,
Пьем рябину на коньяке.


Мы гордились страной советской,
Был Гагарин у нас герой,
Но, встречаясь с девчонкой местной,
Все же думал я о другой…


От себя никуда не денусь,
Вам открою один секрет:
Я влюблен был в Анжелу Дэвис,
И мне было пятнадцать лет.


Время быстрой летит стрелою –
Позади медицинский вуз,
Служба в армии, все такое…
Как сплошной негритянский блюз.


Насмотревшись на алкоголиков,
С другом мы без вина сидим –
Не таксисты, не трудоголики,
Просто старые пацаны.


Он в журнале решает ребус,
Мну я пачку от сигарет.
Жаль, не встретил я Анжелу Дэвис
Ни в пятнадцать, ни в двадцать лет.


Листья желтые чуть зарделись,
На витринах дрожит неон.
Часто снится мне Анжела Дэвис –
Та, в которую был влюблен.


***
Я с похмелья, как в невесомости,
Нет стабильности в мире с утра.
Проживаю в Челябинской области,
В голове – переменная облачность,
А на сердце – лишь угли костра.


На крыльцо ступил озабоченно.
С неба сыплется мишура,
Пес бежит ко мне скособоченный.
Где ж ты, мой дружок замороченный?
Где хваленая «Хванчкара»?


Друга след простыл, на душе – развал,
И в философа превращаюсь я.
Надо проще быть, как поэт сказал,
Нынче ты солдат – завтра генерал,
Ведь героями не рождаются.


Я кричал: «Постой! У меня вопрос:
Не алкаш ли я, водкой меченный?»
А ответ простой, как из детских грез,
Мне сказал, ворча, пес цепной – барбос:
«Ты дурак, браток, недолеченный».


Я с собаками диалог веду…
Верю, есть совет для бездельника:
Надо лошадь взять крепче за узду,
Резко бросить пить всякую бурду,
Да и жить начать с понедельника.


***

Над Тугайкульской околицей туман,
И казацкого пристанища уж нет.
Что ж ты бросил свои земли, атаман,
Не встречаешь затянувшийся рассвет?


Здесь когда-то добывали уголек,
И шумели благодатные сады.
Я вернулся в тот забытый уголок,
Где сбывались наши детские мечты,


Где с друзьями дотемна гоняли мяч
И с девчонками гуляли до утра.
Я вернулся, но ты знаешь, плачь – не плачь,
Не вернется наша юность никогда.


Над Тугайкульской околицей дожди
Пробиваются сквозь лунный свет.
Доброй ночи, дорогие земляки.
Для меня дороже места в мире нет.


***
А я в который раз с надеждой жду весну,
Старинные часы порядком надоели.
Я, как усталый волк, взираю на луну,
Года мои летят, как зимние метели.


А стрелки на часах, как будто три сестры,
И каждой о своем поведать нету мочи –
Все, бедные, трещат, стирая языки.
Я с ними провожу декабрьские ночи.

Я забреду в ночи на улицу Борьбы,
Зайду, не торопясь, в знакомую больницу –
Здесь трудятся врачи, спасая от беды,
Даря кому-то жизнь, как чистую страницу.


А я опять один и снова жду весну –
Снега, морозы, бури, надоели.
И если к четвергу на север не сбегу,
То, верю, зазвенят апрельские капели.