МЕХОническая сюита

«Сын, — сказал отец, — в доме две собаки. Астра старая и больная. Гай молод и здоров. Давай увезем Гая в Чесноки, к бабушке Акулине. На короткое время. Не станет Астры, вернем твоего пса обратно. Да и к выпускным экзаменам тебе надо готовиться!».

Отцовская просьба прозвучала как приказ. И поехал мой Гай в деревню Малые Чесноки, затерявшейся в дремучих сосновых борах на северной оконечности Красноармейского района.

ПРЕДАТЕЛЬ ПОНЕВОЛЕ

Бабушка рослую овчарку не приняла, а ее сосед, молодой мужик-тракторист Петр, — с радостью. В тот же вечер, после отъезда отца, Гай перегрыз веревку, в ярости загнал нового хозяина на русскую печь, во дворе задавил трех гусей и долго рыскал по деревенским закоулкам в поисках отцовской машины. В ту ночь, впервые за послевоенные годы, чесноковцы с тревогой вслушивались в отчаянный, леденящий кровь вой, напомнивший им волчий.

Так я стал предателем верного друга и защитника, отрады былой юности — любимца Гая. Кто воспитывал овчаренка, мечтая о службе на границе, дрессировал, обучал караульной службе, натаскивал по розыску и следу, меня поймет. Гая увезли на время, оказалось — навсегда. Друзей предавать нельзя, а если предал, обречен нести этот крест по гроб жизни.

НАЗВАЛСЯ ГРУЗДЕМ?

И вот, собравшись в середине октября по грузди в чесноковские леса, мы с другом Александром Алябьевым стоим на пустом речном увале, где некогда мостилась деревушка. Лежит на погосте бабушка Акулина, нет Чесноковки, так и не дождавшейся лампочки Ильича. Люди давно оставили это уютное, гармонично вписавшееся в природу, место. Повзрослев, понял: хорошо отдыхать у бабушки в деревне, лакомиться лесной клубникой, душистым медом, пить парное молоко, купаться в речном пруду. Но только жить людям в лесной глуши, при керосиновой лампе, без общественного транспорта — тяжко. Но, знать, не один век топтали чесноковцы эти речные увалы, если даже за минувшие десятилетия не заросли они наглухо бурьяном, лебедой и крапивой, а просто лежит под голубым осенним небом чистое поле.

Нас с другом многое связывает с этой некогда обетованной землей. Кадры детства — охота на тетеревиных токах, ловля щурят в пруду, летняя гроза, пронзившая молнией черемуховый куст, оплавившая самовар на столе, разметавшая по избенке сестренок. И этот стихией даруемый электрический свет был единственным, когда-либо освещавшим деревеньку-колхозницу.

Сейчас остались память, девственные боры с сединой берез и… грибы. Только прибавилось машин, всякого личного транспорта, а потому лесные дороги в Чесноки хорошо накатаны. Вот и на этот раз, наслаждаясь тихой охотой, отсутствием комаров, оводов и клещей, очарованные красками осеннего леса, мы бродили по уже хоженым груздяным местам. Любители тихой охоты, опередившие нас на день-другой, хорошо поработали лезвиями складешков, срезав чистые, ядреные, октябрьские грузди. Но груздь, как известно, способен за сутки вырастать с величины булавочной головки до гриба средних размеров. Так что хватило и нам: собрали груздей по увесистой двухведерной корзине.

БОБРИННАЯ ПЕРЕПРАВА

Но прежде расскажу о переправе через родниково-чистую таежную речку, устроенную бобрами. В наши молодые годы эти неутомимые грызуны-строители в здешних местах не водились. Этот пушной зверь, по утверждению Олега Даля, некогда водился и ловился по всей России, «а ныне почти нигде». О бобровых шапках и воротниках все наслышаны. В словаре Даля звучит: «Все мужья добры, покупили женам бобры, а мой муж неуклюж: эка невидаль, корову купил». Владимир Даль утверждает, что за бобра можно было свинью купить. За свой ценный мех и пострадал речной зверь, поизвели его повсеместно на шапки и бобровые опушки. Нынче, благодаря природоохранным мерам, бобры вновь вернулись в ареалы своего обитания, заселив и уральские речки. По чесноковским борам речка-невеличка, ветвясь на рукава, проторила в песчаной почве глубокие русла, и там, где мы с корзинами переправлялись на другую ее сторону, плотины у бобров не получилось. Спиленные зверьками березы и осины легли поперек русла, не упав в протоку. Наверняка, зверьки обустроили свои жилища в крутых берегах речки, а сваленные деревья с обгрызенными сучьями так и остались лежать над ее родниковой, журчащей на перекатах быстриной. Получилось нечто вроде мостиков-переходов. «Давай переправимся по нижней березе, — сказал мой друг, — а на той стороне дойдем до кабаньей «столовой». Кабаны грузди под опавшими листьями хорошо находят, думаю, что и нам оставили. И что меня дернуло переправляться по верхней осине, сваленной бобрами прошлой осенью. То ли зеленовато-атласная кора осинового ствола поманила, то ли взыгравшая в мягком месте мальчишеская дурь. Но на середине переправы осина вдруг запружинила, что тебе гимнастический батут. Ну и стряхнула меня со своей гладкой спины. Корзина с груздями поплыла по стремнине, а надо мной сомкнулась речная, леденящая тело вода предзимья. Нахлебался родниковой вкусной водицы, выбрался на крутой берег. Честно признаюсь, в бога не верю, но, видно, ему симпатизирую. Травмоопасному по судьбе, бог покровительствует своему рабу всю жизнь. Спасибо тебе, мой Бог, не совсем удачная переправа обошлась без особых эксцессов, если не считать груздей, уплывших на съедение бобрам, утонувшего ножа в чехле и зажигалки.

Главное, я цел, невредим и даже ключи от замка зажигания не выскользнули из кармана костюма-камуфляжа. Наперед скажу: обошлось без простуды, спасли от насморка и кашля стресс и мой Бог.

АНАЛИЗ ЛЕСНОГО «ЧП»

— Бог-то бог, да сам не будь плох, — ворчит друг, помогая выжимать мокрую одежду. — Проясним ситуацию. Видишь ствол сосны, он опускается в воду. Голый, без коры, уже закаменел. Твое бренное тело погрузилось в воду впритирку к этому чугунному бревну. Ты мог удариться о него головой. И видишь, на стволе торчат обтесаные сучья, как кинжалы. Еще шаг и при падении ты стал бы шашлыком на этих «шампурах». Уразумел? И всему виной твое запоздалое мальчишество!

Хорошо, что наши охотничье-грибные приключения хорошо кончаются. День теплый, солнечный, воздух недвижим и сух — не замерз, да и друг заставил облачиться в свою сухую куртку. Выловили из речки корзину и вскорости набрели на кабанью кормовую площадку. Вот пашут вепри, яко тракторы, сожрали все грузди, но бор-то большой — хватило и нам, хотя и прогуливались вослед кабанам и теми, кто резал здесь грузди перед нашим приездом.

ПУШНЫЕ ЛЕСОРУБЫ

Обратно, с отяжелевшими корзинами, переправлялись через речной рукав по нижней березе. Вот и ладно. Еще раз осмотрели место лесного «ЧП». Стружек у комлей поваленных бобрами деревьев, что на твоей лесопилке. Деревья большие, но и зубы у бобров крупные, мощные резцы, растущие всю жизнь. Лес валят, в основном, по осени, строя и укрепляя жилища-запруды, заготавливая на зиму древесный корм. Расселяясь по речушкам и протокам, живут обычно семьями. Детеныши появляются на свет зрячими, покрытые шерстью. Уже через день-два начинают плавать, а в трехнедельном возрасте переходят к самостоятельному питанию. Плодовитые грызуны (длина тела до 130 см, масса до 30 кг. — авт.), потому и заселяют наши речки быстро и активно. Уже плотно заселили родниковые ручьи, стекающие в Миасс, Тобол, появились в протоках Чумляка. Их быстрому размножению способствуют усилия экологов, охотоведов и… пропавший людской интерес к меху диких животных. С экранов телевизоров и газетных страниц не сходит реклама меховых изделий. Бери — не хочу. А добыть, выделать дикий мех, сшить из него шапку или шубу — себе дороже. Наши урало-сибирские бобры — своеобразные барометры здоровой экологии, пока еще живой природы. Живут на речках бобры — славно, но уже обжили, начали гнездиться у нас экзотические уральскому люду пеликаны. С чего бы это? Но это будет другой рассказ.

Владимир Даль утверждает, что за бобра можно было свинью купить. За свой ценный мех и пострадал речной зверь, поизвели его повсеместно на шапки и бобровые опушки. Нынче, благодаря природоохранным мерам, бобры вновь вернулись в ареалы своего обитания, заселив и уральские речки.