Тайна сталинской директивы

Не дает покоя, рождая профессиональный интерес, цифра «3333». Она была указана в телеграмме за подписью Иосифа Сталина, адресованной по правительственной связи комбинату «Челябинскуголь» в апреле 1943 года.

Вот ее текст: «Обязать «Челябинскуголь» при всех условиях, при любых регулируемых графиках, независимо от общего уровня погрузки по бассейну, обеспечить отгрузку ежесуточно 3333 тонн челябинских углей. Отгрузку производить впереди всех потребителей».

Почему указан объем угля «весом» в четыре цифры «3»? Почему не плюс-минус несколько тонн, а именно 3333! Что, из-за пары-тройки тонн остановятся доменные печи, дававшие броневую сталь? И у кого спросить об истории именно этой цифры, означенной в телеграмме за подписью Верховного Главнокомандующего Иосифа Сталина? Может быть, читатели подскажут.

Лично у меня цифра «3333» ассоциируется с телефоном службы скорой помощи «03». Фронт, оборона страны после потери Донбасса нуждались в экстремальной помощи. В нашем случае, чтобы не встали заводы, выпускающие оружие возмездия, требовался уголь, как можно больше угля.

Понятно, что любая правительственная директива, тем более за подписью Верховного, расценивалась как приказ. Его, не жалея пота и крови, с честью выполнили челябинские шахтеры.

Суть сталинской директивы способен понять человек, а вот лошадь – понять не может. Ветеран шахтерского труда, кавалер ордена Знак Почета Александр Иванович Гробовских рассказывает:

— Животина в шахте была справной, питания требовала полноценного и, в отличие от людей, более восьми часов работать отказывалась. То есть знала себе цену. Прицепят коногоны сверх нормы седьмую вагонетку вместо привычных шести – ни за что не повезет. У людей было иначе… кто больше вез, на того больше грузили.

В шахту Александр Гробовских спустился 16-летним, в войну, а потому застал на подземных горизонтах и лошадей, и коногонов, и отбойные молотки. Хорошо помнит керосиновые лампы вместо электрических светильников. Их почему-то называли «узбечками». Когда лопалась стеклянная колба, вырезали ее из водочной емкости «чекушки». Вместо сапог выдавали чуни. В сухих лавах ноге в чуне было сухо, чего не скажешь о сырых, обводненных забоях. Головные уборы носили кто во что горазд и не сразу привыкли к обязательным по технике безопасности шахтерским каскам.

— Наивными были, только с годами поняли, что каска – друг шахтера. Поноси ее несколько месяцев, и она покрывается густой сетью царапин и бороздочек. А эти самые шрамы, не будь каски, могли быть на твоей голове.

Совсем тяжко отвыкали от курения под землей. Была даже должность — «табакотрус», вытрясавший из карманов шахтеров махорку самым решительным образом. Чем дальше вглубь уходили угольные пласты, тем больше выделялось газа метана, а с его взрывоопасной смесью лучше не шутить.

— А самоспасатели? – продолжает вспоминать ветеран. – Их давали, понятное дело, для самоспасения, а мы что делали? Вытряхивали из футляров содержимое, а в опустевшей коробке размещали «тормозки» и тот же табак с газетой для самокруток. Когда стали наказывать рублем, только тогда попривыкли к самоспасателям.

На смену конной тяге пришла электровозная. На смену отбойным молоткам – врубовые машины. Их сменили добычные комбайны, а позже под землей появились механизированные комплексы. Александр Гробовских неоднократно побеждал в смотрах-конкурсах по рационализации, руководил бригадой электрослесарей, портрет передовика красовался на Доске почета комбината «Челябинскуголь».

Шахтер-ветеран, кавалер ордена «Знак Почета» Александр Иванович один из ныне здравствующих угледобытчиков, на чьих глазах шло техническое перевооружение угольных предприятий, рождались трудовые рекорды, менялся облик Копейска. В его лице хочется поздравить с наступающим праздником всех, кто был сопричастен к угледобыче, сыгравшей в непростом сценарии российской жизни историческую роль службы скорой помощи.