16+
11 мая 2017 11:51

Листик хлебушка полагался жителю блокадного Ленинграда

(Рассказ-быль). Прозвенел звонок с большой перемены, и дети, обгоняя друг друга, помчались из столовой на урок. Регина Яковлевна, почтенного возраста учитель начальных классов, наклонившись, стала собирать со скамеек и пола разбросанные после обеда кусочки хлеба. Она бережно складывала их в целлофановый мешочек и что-то шептала, будто разговаривая с ними. Затем, поставив его к пищевым отходам, быстро пошла на урок.

Карточка на хлеб
Автор: Юлия Габдракитова Описание: Хлебная норма для детей в блокадном Ленинграде составляла всего 125 граммов в сутки. Физически работающие мужчины получали по 375 граммов. Зачастую хлеб был единственной пищей. Из-за нехватки зерна в тесто добавляли даже целлюлозу и обойную пыль

Молоденькая учительница английского не раз наблюдала эту картину. Во время вынужденных зимних «каникул», случившихся по причине нередких на Южном Урале тридцатиградусных морозов, когда школа пустовала и учителя занимались проверкой тетрадей, она осмелилась подойти к пожилой женщине с вопросом:

— Регина Яковлевна, зачем вы постоянно собираете после обеда куски хлеба? Есть же дежурный класс, который следит за порядком в столовой.

— Видите ли, деточка, пока дежурные вытирают столы, они наступают на хлебушек под ногами и подметают его потом вместе с мусором. А я на это, извините, смотреть не могу — сердце от боли разрывается.

Сквозь толстые линзы роговых очков на молоденькую учительницу смотрели синие, полные слез и такой глубинной боли глаза, что та, как первоклассница, не выучившая урок, пристыженно опустила голову:

— Извините меня.

Регина Яковлевна положила ей руку на плечо и тихо сказала:

— Голодали мы сильно. Так голодали, что не приведи Господь! Я ведь в Ленинграде родилась, за два года до войны..

— Расскажите мне о себе, если можете, — почти умоляюще проговорила девушка. 


* * *

Молодая и пожилая учительницы зашли в кабинет Регины Яковлевны, и она медленно, словно спотыкаясь на ухабах военного детства, начала волнующий рассказ.

— Родители мои на берегу Невы построили дом как раз в 1941-м. Осталось только покрасить полы и ставни, а тут война… 
Мы с мамой уже в пятидесятые вернулись в родной Ленинград, чтобы хотя бы посмотреть на свой дом, в котором и пожить-то не успели. Он чудом остался цел, хотя вокруг все дома сгорели. Мы прильнули к окну с родными занавесками, и мама увидела кровать, застеленную нашим цветным покрывалом… Никто нам тогда не открыл. Да и кому теперь что докажешь? Война многих без крова оставила. Слава Богу, сами живы, и дом наш тоже выжил… Ночной поезд дал пронзительно-прощальный гудок и помчал нас обратно, на Урал. 
Тогда, в сорок первом, только войну объявили, отца сразу в трудармию забрали, где он вскоре и погиб. Остались мы в блокадном Ленинграде:  мама, бабушка с дедушкой и я, трех лет отроду. Помню, все время хотелось спать — видимо, холод совсем сковывал меня. Мама старалась закутать меня хоть в какое-то тряпье. А желудочек мой совсем усох, я и кушать уже не просила.
Всю ту бесконечно холодную, голодную, страшную зиму мы оставались в блокадном Ленинграде. Нас пытались вывезти, но Ладожское озеро никак не замерзало. А когда лед наконец встал, оставшихся в живых начали вывозить на грузовиках по «Дороге жизни». С собой разрешали брать узелки вещей весом не больше двадцати пяти килограммов. Наша очередь подошла в конце марта — я к тому времени уже как пушинка была.

Ехали мы кое-как, под обстрелом немцев. Взрослые прикрывали меня своими телами, чтобы уберечь от вражеского огня, а рядом машины с такими же детьми и стариками уходили под расколотый снарядами лед. Рев стоял, отовсюду доносились крики. Жутко было. На берегу возле горящей машины лежала убитая женщина, а рядом малыш ее грудь сосал. 

* * *

Мы чудом выжили во время той страшной переправы по застывшей Ладоге. После нее нас отправили в Сибирь, куда мы с семьей добирались несколько месяцев. Помню бесконечные поезда, станции. Мама все стояла в длинных очередях — за билетами, за кипятком, выменивала что-то съестное на свои часики, которые ей когда-то подарил отец, на колечко серебряное, старинные серьги с рубином. А мы ждали ее с надеждой, что она принесет нам покушать. Последним этапом нашей долгой дороги стала поездка на товарняке — на нем-то мы и приехали в глухую сибирскую деревушку.

Поселили нас, беженцев, в семью, где было пять детей. Как сейчас вижу женщину с чугунком горячей картошки в руках — она только вытащила его ухватом из печи. В доме тепло, и от картошки идет вкусный пар. Мы сели в углу, за печкой. Я во все глаза смотрю на котелок, а взрослые мои отвернулись. Женщина кладет перед каждым своим ребенком по две картошинки, себе две отложила – и все, котелок пуст. И тут ее рука задерживается в воздухе, и одну свою картошку женщина протягивает мне. Хоть мала я была, а сладкий вкус этой картошинки запомнила навсегда.

Мама стала работать на лесоповале. Женщины в тайге вместе с мальчишками одиннадцати-двенадцати лет рубили с деревьев сучья руки у нее быстро покрылись кровоточащими ссадинами, которые упорно не хотели заживать — . Зимой и вовсе ей приходилось трудиться целыми днями на тридцатипятиградусном морозе — домой она еле живая приходила. Летом, конечно, полегче было, да и лес кормил: то горсточку ягод нам мама принесет, то гриб какой.

У меня, маленького ребенка, забав в ту тяжелую пору было немного. Бабушка смастерила тряпичную куклу «для любимой Региночки», и я ее берегла, из рук не выпускала, все свои беды и недетские переживания делила с ней. Эта матерчатая кукла стала для меня не просто игрушкой, а самой настоящей берегиней, плакальщицей и сказочницей. 

И вот пришел долгожданный день Победы! Даже в глуши мы почувствовали всю силу, всю радость этого великого праздника. У старших ребят как раз был последний день занятий, и они на радостях взяли меня в школу — я давно напрашивалась с ними на уроки.

Школа находилась в соседней деревне, до нее нужно было идти аж семь километров через густой лес. Кое-как я ковыляла по тропинке, ноги заплетались в густой траве. Кто-то из ребят пожалел, посадил меня, обессилевшую, к себе на спину.

Вот и школа показалась, а сердечко так и замерло: «Вдруг не пустят на урок?». Но учительница встретила меня ласково, усадила к себе на колени, стала расспрашивать обо всем. А на прощание подарила маленький самодельный блокнотик и огрызок карандаша. Каким же драгоценным был для меня этот подарок! Чтобы он случайно не потерялся, я положила его под подушку и, проснувшись, сразу проверяла, цело ли мое сокровище. 

* * *

Следующей весной, в 1946-м, мы поехали к маминому брату на Урал, в наш, теперь уже  ставший родным, поселок Старокамышинск. 
Ехали долго, с пересадками, потому как надо было зарабатывать на дорогу, чтобы продолжать путь. В деревеньках, расположенных поблизости от станций, где мы сходили с поезда, останавливались на постой. Взрослые подрабатывали, как могли: мама нанималась в работницы по хозяйству, бабушка с детьми нянчилась, дедушка сено косил, стоговал.
Добрались мы до Копейска только осенью. В феврале умерла от внезапно настигшей болезни бабушка, а весной мы и дедушку схоронили.

Понесла мама свое венчальное платье на базар, хотя всю войну его берегла. А куда денешься — надо было купить семенной картофель, чтобы осенью собрать свой урожай. Я рядом с ней шагала. Вдруг она почувствовала, что сумка стала легкой. Сунула в глубь руку, а там дыра — ушлые люди разрезали сумку и платье украли. Мама сильно плакала, кричала, на рельсы хотела броситься, но люди подняли ее, стали успокаивать. Какая-то женщина обняла нас, кто- то протянул кусочек хлеба, кто- то сахарок колотый дал и горсть сухих яблочек. Вот тогда я почувствовала своим детским сердечком: «Домой приехали. Кончилась война». 

* * *

Мама всегда работала допоздна, мне же оставляла листик хлебушка под подушкой – такой тоненький, что просвечивал весь. Велела сразу не съедать, а только по кусочку  дотянуть до обеда. Но рука сама тянулась под подушку щипать этот листик черного помола. И когда уже ничего в «тайнике» не нащупывалось, я убирала подушку и, как птичка, дособирывала крошки.

У моей подружки мама не работала. Ее папа был главным бухгалтером шахты, и она часто ела шоколад. Как-то, когда она позвала меня в гости, мама ее пристыдила: «Надюша, угости Регину шоколадкой». Надя дала мне кусочек с ноготок, так я чуть язык не проглотила от такой вкуснятины! Соседи наши корову держали и на праздники угощали нас бидончиком молочного обрата — очень было вкусно!

А когда мне уже исполнилось восемь лет, я вовсю старалась помогать маме: нянчила чужих детей – это была моя работа.

Конечно, тяжело нам жилось без мужской поддержки, а таких семей в послевоенное время было большинство. Еще до 48-го года мы голодали, ватагой бегали с утра затемно в злебную лавку, в деревню Землянки, что стояла на полпути к Сельмашу. Там хлеб продавали свободно, по булке в руки! Конечно, с нынешней-то булкой он ни в какое сравнение не идет: маленький тяжелый черный кирпичик из муки грубого помола с отрубями. Но каким вкусным и желанным он был для нас тогда!

Мы, дети военных лет, умели радоваться малому. Вспоминаю сейчас, и самой не верится, что мы сумели выжить в таком аду. Не дай Бог никому испытать такое! По сей день благодарю судьбу, что встречались на моем жизненном пути добрые и внимательные к чужому горю люди —  всегда думаю о них с теплом. Мне очень хочется, чтобы, живущие сейчас в достатке, сытые и одетые, были добрее и внимательнее друг к другу –  и чтобы будущие поколения не знали этого страшного слова —  «война».

Читайте еще новости

Темы новостей
Подпишись, чтобы не пропустить самое актуальное
Оставить комментарий

Материалы автора
28 марта 2024 10:40 Полиция Челябинской области предупреждает об уголовной ответственности за дачу взятки сотруднику органов внутренних дел

 Полиция напоминает, что получение взятки должностным лицом, а также дача взятки должностному лицу лично или через посредника влечет наказание в виде наложения штрафов в крупных размерах, либо ис...

28 марта 2024 09:40 Молодежь Копейска на занятии Школы лидера

27 марта в городской Станции юных техников прошло очередное занятие «Школы Лидера».

Новости СМИ2