«Копейский рабочий» вспоминает славное шахтёрское прошлое

Шахтеры поднимались на борьбу...

В начале 1950-х годов литературную обработку шахтерских рассказов выполнил краевед Михаил Семенов, которого горожане помнят и как одаренного скульптора и архитектора.

Сейчас, по прошествии столетия, в течение которого кардинально менялось государственное устройство и, как следствие, идеологический курс, даже профессиональные историки избегают однозначных, категоричных оценок событий 1917-1919 годов. Но семь десятилетий назад, когда повествования шахтеров обрели печатную форму, акценты расставлялись без каких бы то ни было полутонов. Шахтер – хороший. Царь, впоследствии причисленный к лику святых, – кровавый. Иначе никак.

Эта безапелляционность теперь уже тоже история. Поэтому вам решать, принимать ли ее как неоспоримую данность или же просто считать отличительной чертой краеведческой публицистки первой половины минувшего века.

Случай со льдом

(Из воспоминаний шахтера Михея Лысикова)

С водой в поселке плохо было – издалека привозили бочками. В озере и в болотцах вода была горькая и соленая, ее и пить нельзя. Зимой-то лучше было. Нарубят, бывало, льда на озере, растопят его – вода хоть и не совсем хорошая, но пить все-таки можно.

Случай тоже со льдом был…

Идет один раз по улице шахтерка с мешком, а навстречу стражник. Покосился на мешок и думает, что уголь, небось, украла. Шахтерка заметила, что стражник на нее глаза пялит, да и пошла быстрей. Ну, тут стражник совсем решил, что уголь в мешке… Толстый такой был, но все-таки побежал догонять, а шахтерка-то озорная да на язык бойкая.

- Стой, – кричит стражник, - Такая-рассякая!

Остановилась шахтерка, а он отдышаться не может.

- Ты, - говорит, - чего бежала?

- Да ты, - говорит, - меня напугал, вот и побежала.

- Нет, врешь, я вас, собачьих дочерей, знаю! А ну, пойдем со мной!

Пошли. Он и не разговаривает, прямо к управляющему в контору.

- Так и так, господин управляющий, воровку с углем поймал… Не единожды была замечена, а тут, как изволите видеть, с поличным.

- Да брешет он, господин управляющий, видать я не видала угля, хоть на работе его целые горы своими руками перебрала.

- Ты что, собачья дочь, как разговариваешь с господином управляющим! – и хлысть ее по лицу. - А ну, вывали поклажу!

Тут шахтерка, хоть и обидно ей, решила постоять за свою честь. Развязала мешок да как тряхнет им, лед-то и пополз по всей комнате… Вытаращил глаза стражник, а управляющий от злости позеленел.

- Ты,- говорит,- толстый чурбан, что же мне голову морочишь, а? - и давай его тростью угощать по обжиревшим телесам.

Ну а чтобы и шахтерка в обиде не была, и ее отхлестал изрядно, а потом обоих в шею и вытолкал.

Стражник-то как прибитый кобель себя чувствовал – не сумел угодить хозяину.

- Ну, - говорит, - не я буду, чтоб тебя, баба, в тюрьму не упечь.

- Всех-то не пересажаешь, стражник, тюрьмы такой нет, чтобы всех уместить, - и пошла снова на озеро льда набирать.

О житье-бытье на Копях

Помню, в 1914 году случай был на Копях. Заело как-то трос с клетью в стволе. А на шахте был шахтер Левашкин, который в ремонте кое-что смыслил. Ну, вот и послали его в ствол узнать, в чем дело. Добрался он на веревке до клети, а она и оборвалась вместе с ним. Изувечился человек и сколько не хлопотал, так и не мог получить пособия.

Для поддержания «порядка» на Копях был урядник и полицейские стражники, а их главный-то становой пристав, Козлов по фамилии, жил в Челябинске. Зверье, а не люди были. Лютовали и десятники.

Помню, был такой заноза, что жить не мог без палки. Бывало, в день получки обязательно кого-нибудь отхлещет палкой. Да все норовил по рукам ударить.

Один раз в праздник идет шахтер Петро Стряпухин по поселку с товарищами, ну, известное дело, «навеселе» немножко. Да и запели «наверх все, товарищи, все по местам…». А на крыльце дома станичного атамана урядник стоит. Услышал песню и кричит:

- А ну, Стряпухин, подь сюда!

Подошел Петро, поздравил господина урядника с праздником, а тот как хватит его палкой по уху, так и отсек напрочь… Избили его, что и лица не видно.

- Я, - кричит, - вам, сволочи такие, покажу, как запретные песни петь!

Тогда, видишь ли, власть-то на мордобое да тюрьме держалась. Зверь-управляющий за зверя-урядника прятался, а зверь-урядник в случае чего и казаков вооруженных призывал. А надо всем сидел зверь зверей – Николай Кровавый…

Кабак, хозяйская лавка, приемный покой, да тюрьма в подвале на Силовой – вот и вся примечательность старого Тугайкуля.

Перед самой революцией мало стало одного подвала на Силовой – новую тюрьму построили. Да уж не суждено царю ею воспользоваться, больно много натерпелся народ. Сил дальше терпеть не было. Ну и кувырнули, значит, Николашку с трона…

Тюрьма на Копях славилась кандальниками. Ходили они закованные с цепями на ногах, измученные, в большинстве больной народ.

Помню, в 1916 году они подкоп сделали. Отняли винтовку у надзирателя и прикололи его. Только двоим бежать удалось.

Потом уже я узнал, что побег их организовал Максим Вольский. Он на самом деле Лысов был, Тимофей Ефимович, беженец из Иркутской тюрьмы, а до этого в Петропавловске под надзором полиции жил, да сумел скрыться под другой фамилией.

Неспокойно было на Копях. Часто поднимались на борьбу шахтеры, чтобы отстоять свои права.

Помню, первый раз в 1909 году не вышли на работу шахтеры, потребовали, чтобы начальство разрешило организовать страховую кассу. Добились своего – уступили хозяева. А в 1914 году была первая настоящая забастовка на Ашанинских копях.

Шахтеры потребовали надбавки заработка, и ни один не пошел в забой. Урядник и стражники сделать ничего не могли и вызвали вооруженную казачью сотню в полной боевой готовности. Ну, тогда еще у нас организованности не было настоящей, да и с голыми руками против казачьей сотни не пойдешь. Силой заставили шахтеров пойти в забой, а добавки так и не дали…

Первомай

Было это накануне 1-го Мая 1915 года. На шахте №3 табельщик Петро Наумов, прикидывающийся простачком, накупил красных лент, наделал из них бантов и начал раздавать девушкам, поздравляя их с праздником.

Штейгер подозрительно покосился на него и с издевкой спросил:

- А почему ты, Петро, ленты купил все одного цвета?

- А для того, господин штейгер, чтобы девки в обиде на меня не были: я их всех одинаково люблю, вот и ленты купил одинаковые.

Немного спустя Петро и говорит девушкам:

- Девки, а девки, я сегодня новую песню слыхал. Хотите я вас научу?

И запел: «Смело, товарищи, в ногу, духом окрепнем в борьбе…». Девушки подхватили припев революционной песни.

Позеленевший от злости штейгер с кулаками набросился на Наумова:

- Ты что, песий сын, орешь! Заткни глотку, а то в рыло дам!

- А почему не можно, господин штейгер? Эту песню я в казенке слыхал, стоят мужики и поют – и никто их не ругает,- как ни в чем не бывало ответил Петро.

Штейгер после этого бегом к управляющему. И про шахту забыл – выслужиться, значит, захотел. 

А Петро подходит к девушкам, работающим на сортировке, и говорит:

- Девки, а девки, вы что же это, милые, в праздник работаете?

- А как же не работать-то, штейгер по шее надает…

- А вы возьмите да лампочки разбейте, пусть в темноте узнает, работаете вы или нет. А я песню петь вас научу. Давайте вместе споем.

Была на шахте бойкая девчонка, Настей ее звали, вот она взяла кусок угля и по лампе, та вдребезги, а другим концом по окну.

- Это, - говорит, - на всякий случай.

Спели песню девушки, а Петр и говорит:

- Ну, девчонки, до свиданьица, не забывайте песню.

- Не забудем, Петро, приходи к нам почаще.

Настя-то запевалой среди девушек была, а голос у нее, словно у соловушки: запоет, бывало, на сердце у парней защемит. Ушел Петр, а девушки в темноте сидят и тихонько поют, нет-нет да и затянут: «Смело, товарищи, в ногу…», а потом другую, шахтерскую – заунывную. В это время подошел Петро к смазчику вагонеток – татарчонку Гарифу и говорит:

- Эх, малай, ты почему в праздник работаешь? Видишь, девки песню поют, а ты со своей масленкой расстаться не можешь. Смотри, тебя Аллах накажет.

- Как работать не стану, вагонетка бегать туда-сюда совсем не может. Каюк будет, штейгер башка моя ломает.

- А ты, Гариф, возьми мало-мало песку в колесо клади, тогда штейгер не узнает, а шахтеры скажут: «Хороший малай Гариф».

Мальчишка понимающе закивал головой. Через полчаса шахта встала. Ни один вагончик угля нельзя было сдвинуть с места. Взбешенный штейгер метался из угла в угол как угорелый, кричал, матерился, но куда он ни кинется, везде работы стоят, а шахтеры разводят руками и потихоньку посмеиваются над ним.

Штейгер набросился на девушек, сидевших в темноте. А Настя как ни в чем ни бывало и говорит:

- Зря вы, господин штейгер, на нас кричите – это казачата камнем разбили лампочку, мы бы и сами рады стараться, да ведь в темноте-то породу от угля не отличишь.

- А песни запрещенные кто поет? Я вас, таких-растаких, всех к становому отправлю, вот там вы запоете!

- Да почему же запрещенные, господин штейгер, - не унималась Настя, - девке и голос дан, чтобы она песни пела. Не слыхано было ране, чтоб петь запрещали.

- Ты у меня поговори, злоязычная! - вскипел штейгер. – Марш по домам, чтобы духу вашего на шахте не было! 

Девушки гурьбой стали покидать эстакаду, а Настя с издевкой раскланивалась со штейгером на прощанье:

- Премного благодарим вас, господин штейгер, спасибо и на этом.

Спустя полчаса штейгера видели сидевшим на корточках у вагонетки с углем, он засовывал палец в мазут и сокрушенно качал головой. Перед ним без шапки стоял Гарифка и горько плакал, показывая грязными руками куда-то в темную степь, на невидимых злоумышленников, насыпавших песок в подшипники угольных вагонеток.

Сколько не бился штейгер, так и не дознался, кто организовал остановку шахты накануне Первого мая. Петра Наумова ни один шахтер не выдал, своим парнем считали его на шахте и берегли от хозяйского гнева.

Вскоре на шахте появились революционные листовки. Настя-соловушка не только песни пела, но и с риском для жизни распространяла их по темным закоулкам подземелья.

Как только на Копях стало известно о свержении Николая II, Петро Наумов первым выступил на шахтерском митинге и произнес страстную, зажигательную речь, провозгласив здравницу за власть Советов… Но в период гражданской войны, по доносу богатых казаков, темной ноябрьской ночью одним из первых расстреляли на Северном руднике Петра Наумова.

Благодарим за помощь в подготовке материала Татьяну Карачевцеву, методиста МУ «Краеведческий музей».