Копейчанка отпраздновала 60-летие прыжком с парашютом. Фоторепортаж и видео

Мама и небо
Однажды февральским вечером мы разговаривали с мамой по телефону и пили чай. Мы часто чаевничаем во время телефонных бесед. Я налила вторую по счету кружку и уже собиралась положить в нее ложечку сахара, когда мама сказала:
- Знаешь, дочь, я придумала, как отпраздную свое шестидесятилетие. Прыжком с парашютом.
От неожиданности я положила сахар мимо кружки. Белые песчинки красиво разлетелись по столу.
Что ж, сахар – не соль, будем считать, что это хорошая примета. Я отхлебнула несладкого чая:
- Слушай, а тебе это зачем?

Скарабей
Вообще-то моя мама супергерой, только не все об этом догадываются. Супергерои не всегда ходят в красивых плащах и лайкровых трико – иногда они носят белые халаты. И летают не на паутине или бэтвинге, а на автомобилях с красным крестом. За то время, пока мама работала на скорой, у нее в машине не умер ни один из тяжелых пациентов. А нетяжелых не было – нейротравматологическая бригада по пустяковым поводам не выезжает.
Первого июня, в день юбилея, мы разговаривали – на этот раз не по телефону и пили чай с тортом.
- Через полчаса за нами придет такси, — мама легко улыбнулась, и в ее безмятежной улыбке не было тревоги ни на одну чайную капельку, ни на одну сахарную песчинку. Правильно, супергерои ничего не боятся. Подумаешь, какой-то прыжок с двух с половиной тысяч метров и свободным падением длительностью жалких двадцать пять секунд! Целых двадцать пять секунд…
В животе разлилась густая прохлада. Странно, вроде бы в «Наполеон» мяту не кладут.
В приоткрытое окно влетел зеленый переливчатый жук-скарабей. Он старательно шевелил мощными лакированными лапами, будто пытался объяснить, что волноваться не о чем. Что там, на небе, хорошо. И здесь, на земле, тоже хорошо. И вообще все хорошо – было, есть и будет.
- Доброе предзнаменование, — решила мама, накрыв жука пустой кружкой и тут же выпустив его на свободу.

Трудное время
На калачевском аэродроме маму и ее группу поддержки, состоящую из меня и моего младшего брата Михаила, встретил радостный мужчина средних лет с пузиком и регистрационным журналом.
- Вы – инструктор? – спросила его мама. Ей как новичку предстояло прыгать в тандеме с опытным парашютистом.
- Что вы! Я хуже, — неожиданно серьезно ответил он и решительно поправил лямку десантной майки. – Нет ли у вас гипертонии, хронических заболеваний, высокой температуры, насморка?
- Нет. Я прекрасно себя чувствую. Здесь, наверное, нечасто появляются женщины моего возраста,— мама оставила автограф в журнале, испещренном фамилиями и датами, в строчке с записью «Филимонова Т. А.».
- Отнюдь, — медик снова заулыбался. – Дедушка один (ему хорошо за семьдесят) каждый год на свой день рождения прыгает. Женщина приезжает, тоже постарше вас. Но вы тысячу раз подумайте, прежде чем с нами связываться, потому что небо – это навсегда. Стоит раз попробовать – и не остановишься. Оно вам надо?
- Надо, — в мамином голосе слышалась мягкая, но бескомпромиссная уверенность, будто она убеждала пациента согласиться на жизненно-важную процедуру.
В начале девяностых я, школьница, едва ли не каждый день приходила к маме на работу — в ту пору она трудилась в онкологической службе муниципальной поликлиники. Сидя в свободном кабинете и мастеря из марли перевязочные шарики, я сотни раз слышала из-за стенки мамин голос: «Надо. Потерпи, моя хорошая. Я постараюсь аккуратно».
Это было трудное время. Инфляция, задержки зарплат, бесполезные митинги у стен челябинской мэрии, на которые мы ходили нашей маленькой семьей – мама, я и брат. Помню, кто-то из маминых коллег дал мне нести транспарант: «Папа – доктор, мама – врач. Кушать хочется, хоть плачь».
Папы у нас не было. Кушать хотелось, причем не только опостылевшие макароны, приправленные бульонными кубиками. Плакать, наверное, маме хотелось тоже – от безысходности. Но она находила в себе силы для оптимизма, и не только когда выдавали долгожданную зарплату. Чем не повод для хорошего настроения, когда выздоровевших пациентов снимают с учета?

Инструктаж
Новичков сегодня двое – мама и молодая девушка. У каждой в связке свой инструктор. Каждую сопровождает видеограф с камерой go-pro. За компанию с ними — четверо юных спортсменов из ДОСААФ.
Мальчишки, будущие десантники, сосредоточены и напряжены: в их почти еще детских глазах читается неприкрытая боязнь, хотя они доверяют жизнь легкому белому куполу не впервые. Или потому что не впервые?
Инструкторы и операторы – на стопроцентном позитиве. Матерые дядьки, им выйти из самолета все равно что сходить в ближайший магазин за хлебушком. Дамы тоже улыбаются, и только самые краешки их губ тонко подрагивают. Все-таки маме страшно, хоть она и супергерой.
- Перед выходом из самолета руки прижмите к груди, ноги подогните в коленях. В полете разведите ладони в стороны. Когда откроется парашют, услышите хлопок, и нас потянет вверх. После этого опустите лямки на бедрах сзади, чтобы сесть в подвесную систему, — инструкторы Олег и Вячеслав вводят новичков в курс дела. Те послушно кивают, но, кажется, от волнения совершенно не воспринимают смысл услышанного.
На маму надевают сложную композицию из карабинов и ремней, необходимых для прыжка в тандеме. А может, ну его, этот прыжок? Возьмем такси, поедем в кафе, посидим по-семейному.
- Тамара Анатольевна, пора, — голос Вячеслава слышится откуда-то издалека, хотя он стоит в метре от нас. Кажется, сейчас я смотрю на мир таким же взглядом, что и будущие десантники из ДОСААФ, хотя остаюсь на земле.

Взлет
Парашютисты быстро размещаются в металлическом чреве заслуженного труженика неба – Ан-2. Я снаружи машу маме рукой, а она, сидя на жестком откидном стульчике, машет в ответ. Пилот командует: «От винта!», и биплан начинает неспешный путь к взлетной полосе. Я не вижу, как он отрывается от земли и замечаю его силуэт уже далеко над лесом. Кукурузник закладывает крен, заходя в поворот, и еще один, и еще, с каждым кругом забираясь все выше. Вот он стал совсем маленьким, меньше игрушечного. В нем сидят крошечные люди, решившие, что им подвластна воздушная стихия. Над ними раскинулось бесконечное, бездонное небо с сияющим солнечным нимбом в сердцевине.
Когда медицина, как и вся социалка в стране, ушла в крутое пике, мама, скрепя сердце, оставила любимую профессию. Она стала делать массажи внезапно разбогатевшим людям. Потом устроилась в пекарню, хозяин которой имел весьма смутные представления об автоматизации производства, но сквозь пальцы смотрел, как работники уносят домой некондиционный хлеб. Потом пошла в сиделки к безнадежным больным. И эта работа оказалась труднее изматывающих смен в пекарне и массажей, после которых невыносимо ныли руки. Неизбежный финал человеческой жизни, омраченный физическими страданиями, требует от того, кто находится рядом с умирающим, подлинного гуманизма, а не только лишь медицинских знаний.
Ее подопечные оставляли бренный мир с чувством благодарности за заботу и искреннее желание облегчить их последние дни. Наверное, сейчас они где-то там, в мире горнем, скрытом от нас этой безмятежной синевой.
Позже, много позже мама вернется в медицину и снова будет лечить и спасать. Случалось, она удерживала на этом свете рабочих, тяжело травмировавшихся на производстве, до прибытия реанимации. А прошлой осенью сохранила жизнь пациентке с анафилактическим шоком.

Прыжок
Когда самолет поднялся на восемьсот метров, прыгнули одиночки. Их освещенные солнцем парашютики, едва заметные с земли, были похожи на блестящие сахарные крупинки, просыпавшиеся из чайной ложки. Самолет продолжил карабкаться ввысь. Кто-то из инструкторов, оставшихся внизу, предложил: «Вы же хотели поснимать мамин прыжок? Поезжайте на площадку приземления – сейчас туда пойдет служебная машина».
За оградой на холостых оборотах урчал медицинский УАЗик – по-видимому, из списанных скорых. «В случае с нашей мамой это добрая примета», — переглянулись мы с братом.
«Буханка» недолго покачалась на буераках, затормозила, и в ту же секунду под солнечным диском показались две точки – видеооператор и первый тандем. Затем еще две. Они стремительно падали, но, несмотря на сумасшедшую скорость, падение длилось целую вечность – застывшее время растянуло мгновения в тысячи раз. И вот, наконец, рывок – из ранцев вышли парашюты. Теперь на лазурном фоне вычерчивалось прямоугольное крыло, повторяющее расцветкой российский флаг, и еще одно – бирюзово-желтое. Скарабей не ошибся.

Спустя несколько минут все благополучно вернулись на землю. Мама, девушка из другого тандема, видеографы и инструкторы сияли, будто напитались флюидами солнца. Так безоблачно улыбаются малые дети.
- Ты не представляешь, как это классно! Сначала страшно, а когда парашют открылся – невероятно здорово! — восторженно выдохнула мама, поднявшись с травы. – Знаешь, я готова повторить хоть сейчас.
Кажется, мужчина с журналом был прав. Небо запросто не отпустит, будь ты хоть трижды супергерой.

Счастье
Вечером мы снова пили чай по телефону. И снова, как четыре месяца назад, я задала вопрос, на который тогда не получила исчерпывающего ответа:
- Мам, почему ты решила прыгнуть?
Она, интуитивно угадав, что я намерена положить в кружку сахар, на всякий случай выдержала паузу и сказала:
- Чтобы понять, зачем люди приходят на этот свет. Я за шестьдесят лет жизни до этого не додумалась, а за двадцать пять секунд свободного падения поняла.
Человек рождается, чтобы радоваться. И все детство он радуется всяким мелочам, которые вовсе не мелочи. А потом растет, взрослеет, стареет и сквозь шоры своего возраста перестает замечать очевидные поводы для радости, концентрируясь на проблемах, трудностях и неудачах.
Чтобы рассмотреть эти поводы вновь, надо забраться повыше и выпрыгнуть из самолета. Там, в двух с половиной километрах над землей, я вспомнила, как много у меня есть. Семья. Солнце. Небо. Благородная и благодарная профессия. Возможность мыслить. Счастье жить и любить.